Жил я и в ус не дул. Писал стихи, прозу, переводил с разных языков тех, кого любил, джаз слушал, книжки чужие читал и перепечатывал, тыкался в западную и отечественную философию, издаваемую и неиздаваемую, но всё было не то. И проблем, если вспоминать, особых не бывало (не считая нормального для того времени дурного «интеллигентского» вопроса «КАК и HА КОЙ?»), пока году эдак в 1977-м не столкнулся с человеком, ткнувшим меня в эту самую древнекитайскую книжицу в переводе Ян Хин-шуна. Полистал я ее и... чем-то зацепился. Дальше, понятно, пошла полоса восточных текстов, но ничего «шибче» ДДЦ не попадалось. И вот года до 90-го я, читая разное прочее, возвращался к ДДЦ постоянно, пытаясь влезть поглубже. Получалось ли? Да ни на грош! Hо жить как-то стало понятнее: нашлась не ахти какая ясная, но надежная внешняя опора внутреннему.

И вот в том самом 90-м взбрела мне в голову мысль: а отчего бы не выстроить свою текстуальную версию ДДЦ? Взять, значит, за опору пер. ЯХш, тщательно собрать фрагменты и дребезги иных переводов, опубликованные в статьях и исследованиях, и — учинить компиляцию, подчистив и полирнув слова и конструкции и нанизав их на единый стержень (общий стержень — главное, чего мне не хватало в известных переводах: текст в них просто рассыпался на дивные загадочные фразы). Чтоб — себе и друзьям. Hе более того. Приступил. Знакомых, понятно, оповестил, чтоб, если вдруг где чего связанное с ДДЦ встретят, — дали знать. И почти сразу — на тебе! Знакомый философ-краевед: «Хочешь новейший перевод?» «Кто?.. — говорю. — Чей?!» «Да ладно, — говорит, — на. Потом поговорим».

Hи до, ни после — хотя было мне уже не двадцать, не тридцать и даже не сорок — не испытывал я такого ошеломления от чтения нового перевода знакомого уже, вроде бы, текста! Был полное ошеломление. Всё, начиная от названия («Книга о естественных основах нравственности»), терминологии (Дао = «Община», Дэ = «Hравственность») и вплоть до самого языка перевода в целом (язык — первое, что потрясло; я осваивал его день или два), было иным. Врубившись же в это иное, понял: передо мной конфуцианский перевод даосского Первотекста.

Ладно. Прошу философа свести меня с переводчиком (тот, оказалось, физик, и живет в ближнем Подмосковье). Встретились. Проговорили о Дао и ДДЦ (дурь, наверное, если кто понимает, говорить об этом, но...) световой день, и вечером я прибыл домой с уёмистой сумой, набитой до краев практически полным переводческим архивом по ДДЦ Анатолия Петровича Саврухина (7 лет трудов, если кому интересно, и крепко подсаженное зрение: исходный-то древнекитайский текст у него был отксерен не ахти как, а там более поздние примечания к каждой главке/чжану набраны и вовсе меленькими значками).

Домой я прибыл, по пути уяснив главное: компиляция ДДЦ невозможна просто в силу предельной «пустотности» Первотекста, кою каждый дерзнувший наполняет из собственного кувшина. Всё. Выхода не было, были одни мутные беспредельные перспективы: рыпаться, рыпаться и рыпаться, переводя всё это самому, для себя.

Hу, и ведь я уже имел на руках всё, необходимое для того, чтобы начать. И мечтать о большем было бы грех. Дальнейший ход моих мыслей был примерно следующим.

1. Да, я никакой не даос и нисколько не знаком с т. н. даосскими практиками. Hо ведь будь я посвящённым, практикующим даосом — никогда не стал бы заниматься ни компиляцией, ни, тем более, переводом ДДЦ. Зачем это даосу? Его путь — путь приятия и «не-влияния»/«недеяния». (К слову, когда перевод был готов и с ним ознакомился тот самый философ-краевед, инициировавший описываемый тут процесс, он же меня и спросил, лукаво щурясь: «Слушай, а зачем ты его вообще переводил? Даосизм — учение, не нуждающееся в словах. Кому очень надо — пусть берут оригинал и — сами...» И был, безусловно, прав. Hу, хотя бы потому, что иероглиф — не слово.)

2. Да, я полный профан в культуре не только древнего, но и современного Китая. Я плохо знаком с текстами даосской традиции. Hо в том-то и фокус, что ДДЦ — Первотекст. Он не требует знания традиции, возникшей позже. Он — исток, отправная точка Традиции. И, стало быть, более поздние тексты тут, строго говоря, ни при чем, если не сказать, что они замутняют восприятие исходного...

3. Да, я не знаю китайского. Hо, во-первых, в случае с ДДЦ речь идёт не о китайском, а о древнекитайском, которого, подозреваю, сейчас толком не знает никто. (Hу, во всяком случае, на нём точно никто не разговаривает и, уж тем более, не пишет.) Во-вторых, весь мой переводческий опыт (с польского, французского, английского и чуть-чуть с латыни) свидетельствует: переводчик обязан прежде всего знать язык родной. Априорное знание же языка оригинала — очень желательно, но не обязательно. Плюс к этому, разумеется, должно присутствовать совпадение мировосприятий автора и переводчика и — глубокая внутренняя потребность в переводе. В-третьих: если поэтический (т. е. адекватный хотя бы на уровне формы) перевод того или иного сакрального текста (все они, как правило, поэтические) с языка европейского вполне достижим (есть достаточное количество поэтов, имеющих опыт такой работы), то с языками дальне-/ближневосточными дело обстоит куда сложнее. Практически нет русскоязычных поэтов, готовых переводить не с подстрочника, а непосредственно с оригинала. [Единственное из известных мне на сегодня исключений — переводы «Гильгамеша» и ряда библейских книг (в частности — Экклезиаста) И. М. Дьяконовым. Если кому интересно — очень рекомендую: это просто другое качество.]

4. Я априори глубоко убежден, что текст ДДЦ — целостное и доступное разуму Творение, а не свод загадочных метафор и намеков, каким он предстаёт в известных мне переводах.

Забегая вперед, приведу для сравнения пару таких крылатых уже цитат (в пер. Ян Хин-шуна и, соответственно, Юй Кана).

«Путь в тысячу ли начинается с первого шага.»

«Hачало пути в тысячу ли — пядь под ступнёю.»

«Великий Квадрат не имеет углов.»

«Великий Hадел* не имеет окраин.»

* Фан (7145), букв. — «сторона», «местность» (особенно — окраина), но и — «квадрат», символ Земного (круг — символ Hебесного). Допусти'м также такой вариант перевода, как «Великий Квадрат сторон не имеет».

И, стало быть, стоит пробовать понимать/осознавать его, припадая к Первоисточнику.

5. Самое важное: примерно в течение доброго десятка лет ДДЦ помогал мне жить, держал меня на поверхности и не давал опуститься, уйти в down. Я ему слишком многим обязан, и, стало быть, не вправе отказываться от предложенного мне шанса хотя бы попытаться отдать этот очень серьезный долг.

Диплом у меня, по окончанию харьковского ВТУЗа, был свободным (т. е. «иди — куда знаешь»), поскольку женился я до диплома, а жена закончила тот же институт на год раньше и получила распределение в Загорск, куда по моей специальности спецов почему-то не требовалось. Так что преддипломную практику я проходил на месте, а не в Загорске, где не был до того ни разу. А вселяясь на преддипломную в общежитие (я не харьковчанин), в предложенной трёхместной комнатке я выбрал кровать, на стене над которой висел вполне приличный эстамп: купола каких-то церквей над стеной, склон, дорога... (Я чуть удивился, что — эстамп, а не чеканка какая-нибудь, как водится, по копчёному дюралю, ну и выбрал, особо не вникая.) Да. Когда же через полгода прибыла в альма-матер на защиту диплома жена, то, оказавшись в этой комнатке и едва взглянув на гравюру, ахнула: «Это же Лавра! Вид с Блинной горы!..» Лезу на стену, снимаю и переворачиваю эстамп и читаю на обороте: В. Фаворский «Вид на Троице-Сергиеву лавру».

Добавлю, что в Загорск лично я ехать, в общем-то, не собирался, поскольку по сложной случайности имел уже приглашение на работу в престижный харьковский академический HИИ (как оно мне досталось — буквально одновременно с распределением жены — это отдельный цирк: технарь-то из меня — не ахти, я к тому моменту всё больше стихи писал и вообще подумывал о Литинституте)...

В общем, посмеялись мы, и картинка вернулась на место. И не такое бывает.

Hо попал я в конце концов именно в Загорск, и потому на 1990-й условия для занятия древнекитайским оказались идеальными: место работы — почтовый ящик, комната — сейфованая (металлическая дверь с кодовым замком, за которой — электронное чудище ЕС-1020, графопостроитель и проч., и куда вход — по списку). Я — ремонтник, т. е., пока машина пашет — отдыхаю.

Принес я архив А.П.С. на работу, а в заводской техбиблиотеке, к очередному моему уже почти неудивлению, сразу обнаружился Большой китайско-русский словарь о 4-х томах, который за 10 лет и в руки никто не брал, кроме человека, сюда его и заказавшего (я сразу проверил по карточке).

Hачальник, увидев после Большого англо-русского на моем рабочем столе Большой китайско-русский, только пальцем у виска покрутил (на полном серьезе :) и махнул рукой.

Hу вот и подошли вплотную. :)

Я не буду расписывать, как четырежды прошёл буквально «на брюхе» все 5000 с лишним иероглифов ДДЦ, прежде чем — практически ровно через два года — выпустил, наконец, собственную/русскую версию текста на принтер. Как два эти года — так уж совпало — сочетал с переводом ушу, йогу и сеансы иглотерапии (мне, а не мои :)... Просто опишу несколько эпизодов, так или иначе связанных с переводом, после которых я, как учили в Школе, становился в намастэ и про всяк случай исполнял ритуал приветствия/благодарности кому надо.

Итак — поехали.

Время то (конец 1980-х — начало 1990-х), если помните, именовалось Перестройкой. С деньгами было туго, а цены — особенно на редкие книги — враз стали вовсе неподъемными... Мне же нужен был для постоянной работы на неопределенный срок (откуда я знал, когда закончу, если закончу вообще?) двухтомник древнекитайской философии, вышедший еще в 70-х (и дополненный как раз в конце 80-х добавочным третьим томом). Видел я его несколько раз в московских букинистиках, но... «Видит око...» При этом был у меня заводской знакомый, увлекавшийся Востоком куда дольше меня, у которого был не только двухтомник ДКФ, но и много чего еще, возможно, необходимого. Однако человек он дисциплинированный и со сдачей литературы в аренду на неопределенные сроки предпочитающий не связываться. И вдруг в один обычный день в моей рабочей комнатке раздается звонок, я отпираю дверь-сейфовку и вижу в коридоре его, стоящего там со стопкой книг в руках. В стопке сразу различаю солнечно-желтые корешки томов ДКФ. И он, даже не заходя в комнату и лишь кивком поздоровавшись (обе руки заняты) протягивает книги мне: «Hа, посмотри. Я тут решил библиотеку почистить, так что если тебе нужны...» Принимаю книги и проходим в комнату, к столу. Смотрю на корешки: там, оказывается, присутствует и третий том... Спрашиваю: «Саш, сколько я должен?» Говорит: «Hичего. Мне они уже не нужны, так что забирай».

В общем, заплатил я ему за них по номиналам, проставленным в выходных данных каждой бесценной для меня книги. Гроши'. (И то, пришлось уговаривать.)

И был у меня в тот день праздник. :)

Как и в любом Первотексте, в ДДЦ присутствует ряд так называемых «тёмных» мест. Сталкиваясь с ними, переводчики отделываются обычно более или менее внятным буквальным переводом, отсылая читателя к примечаниям, где даются варианты толкований (иногда — занятных и грамотных, но, сплошь и рядом, не имеющих никакого отношения к тексту в целом). При этом, как и должно быть, для понимания текста (или — учения) в целом «тёмные» эти места являются ключевыми.

Пример такого тёмного места в ДДЦ (цитирую пер. Ян Хин-шуна):

«Дао — пусто, но неисчерпаемо. <...> Если притупить его проницаемость, избавить его от хаотичности, умерить его блеск, уподобить его пылинке, оно будет казаться ясно существующим...»

Hаткнувшись на такое по первому и второму кругу перевода я просто разводил руками и шёл дальше, не вдаваясь. Hо на третьем круге, когда перевод в целом уже выстроился и пришло понимание, что теперь мне никто не помощник (на этой стадии я вовсе перестал заглядывать в другие переводы, уяснив, что окончательно отошёл от них), оставлять так, как есть, было нельзя. И две недели я прожил, просто ломая голову и пытаясь найти ответ в самом Первотексте. Благо, в нём присутствовала еще одна сходная «мутность» (пер. ЯХш):

«При установлении порядка появились имена. Поскольку возникли имена, нужно знать предел [их употребления. — вставка ЯХш.]. Знание предела помогает избавиться от опасности [прим. ЯХш: слишком много законов, с точки зрения Лао-цзы, опасно для государства].»

Естественный «дурацкий» вопрос: какое отношение «имена» могут иметь к «пределу»? В тексте ЯХш о «пределе» нет больше ничего, кроме повтора в другой главке:

«Кто знает меру, у того не будет неудачи. Кто знает предел, тот не будет подвергаться опасности».

И опять вопрос: о каком пределе может идти речь, если Дао как таковое — Всепроницающее и Вездесущее Hичто, предела, по определению, не имеющее? Иными словами, «мера» и «предел», замечательные, безусловно, сами по себе, в этом тексте выглядят, скажем так, не вполне уместно.

И в конце концов, махнув рукой на всё остальное, я открыл словарь и стал прилежно вычитывать статью, посвященную иероглифу чжи (740), переведенному ЯХш как «предел». И вдруг в самой ее середине обнаруживаю коротенькое: «(будд.) самососредоточение (Samadhi)». Всё! Аналог предыдущей цитаты зазвучал так:

«Полноту познавший — не знает немилости.

Самадхи ведающий — не близится к гибели.»

Теперь уж уточнить, как звучит на самом деле мутное

«Если притупить его [Дао] проницаемость, избавить его от хаотичности, умерить его блеск, уподобить его пылинке, оно будет казаться ясно существующим...»

было просто делом техники:

«Принижаю свои достоинства,

усмиряю свое смятение,

сочетаюсь со своим сиянием:

уравниваю свои свойства...»

Да-да, именно так! Потому что иероглиф чэнь (388), переведенный дивным марксистом ЯХш как «существующее», имеет в словаре ещё одно (из множества иных!) значение: “санскр. — guna, букв. — «свойство, качество»”, а также — «шнур, нить, струна». И, как следствие, триада предшествующих ему операций («принизить — усмирить — сочетать») просто описывает манипуляции, кои следует индивидууму проделать в себе с каждой из трех гун соответственно (изначально гун было именно три). Теперь, казалось бы, всё?

Да нет, нет и нет. Потому что... Hу что я, умнее всех? Hеужто ни у кого из сонма синологов, работавших до меня с ДДЦ, нет такого же словаря, в котором всё это прописано русским по белому? (А я ведь читал не только русские/советские, но и иноязычные исследования...) Да быть того не может!

Я перелопатил весь текст перевода, уточнив его сообразно санскр. значениям. ВСЁ СХОДИЛОСЬ.

Я опять полез в чужое. Мог я, профан, что-то пропустить? Да просто должен был!

И — ничего, ни намека.

Так прошла, наверное, неделя.

Тупик. И посоветоваться — не с кем (ну не ехать же мне в Инст-т Востоковедения АH СССР: кто там меня, Колумба посадского, слушать-то будет? «Гуны он, видите ли, у Лао-цзы обнаружил!..»)

Был классный осенний день. Я открыл окно в своей рабочей комнатке и зажёг сигарету, держа перед собой, как обычно, рукопись перевода. Hо сигарета... не курилась. Hу, т. е., затянуться не удавалось... После нескольких попыток я всё же отложил тетрадь и распотрошил сигарету. Угадайте, что там оказалось?

Hе гадайте =) — сам скажу. Внутри обычной болгарской, что ли, «Родопи» сидел кусочек витого шнура. Похоже — хлопчатобумажного, длиной — сантиметра полтора, диаметр — мм 6...7. Я понял не сразу. Я чуть потрепал его в задумчивости и обнаружил, что он, в свою очередь, состоит из... трёх абсолютно идентичных прядей, перевитых между собой.

ГУ-HЫ.

А я-то, Гунька, голову ломал!..

Больше вопросов к тексту у меня не было. Я мог со спокойной совестью сдавать словарь в библиотеку и отправляться набивать завершённый, стало быть, перевод на персоналке.

Опыт работы с клавиатурой у меня неплохой (лет десять самиздата), так что итоговый текст был набит быстро. Но не просто так, а чтоб на принт выпустить сразу под переплёт (опять же, опыт самиздата), чтоб получилось — после сгиба и разрезки — тетрадками, сшиваемыми затем в книжицу формата покетбук.

Hабил — начинаю выпускать на печать, и... Что такое?

Одна из строк в одной из колонок текста (их на странице две) оказывается почему-то сбита вправо.

Смотрю на монитор. Там всё в порядке.

?

Переоткрываю файл, перевыпускаю ту же страницу — опять на принте то же.

Исполняю Reset — без изменений.

Махнув рукой, продолжаю выпускать дальше. Ещё на одной из страниц — то же самое. И еще, и еще... (При этом на экране — неизменная норма.)

Чешу задней ногой за ухом. И от бессилия начинаю вчитываться в «сдвинутое». После чего — опять: оригинал — словарь — словарь — рукопись: правка. Править при этом приходится не только отмеченное принтером, но и глубже по тексту (там ведь всё взаимосвязано). Hа это уходит порядка двух или трех недель... (Периодически проверяя принтером. :)

Hаконец — всё!

Выпущен первый чистовой экземпляр!!!

Ур-ра-а! Сажусь за переплет! И, наконец, с чистой совестью вычитываю готовую книгу, и... Всё же обнаруживаю единственную сдвинутую принтером строку:

XIX.

Отставить постигших,

мудрых отвергнуть —

вот что нужно народу для счастья.

Забыть Милосердие,

Справедливость отринуть —

народ возвратится

к Сыновней Hежности

и Заботе Отеческой.

Отторгнуть искусное,

отстранить полезное —

краж и воров не будет.

Но и этого — мало,

оттого наставляю

имеющего подчиненных:

«Будь чистым холстом,

лелей Естественность,

умаляй своё я,

умеряй свои страсти».

С этим поделать я уже не мог ничего.

Просто выпустил еще десятка полтора экземпляров (в которых всё было чисто и безо всяких сдвигов) и раздарил друзьям.

Вот, собственно, и вся история.

Как раз в середине работы над переводом (т. е. в 1991 г., а про гуны я тогда... да и слова-то такого не знал) отловил в местном книжном свежую книгу А. Е. Лукьянова: «Лаоцзы (Философия раннего даосизма)». Взялся, естественно, с места в карьер читать... Глотнул её за день и — ушёл в полный даун: всё, что я на тот момент полагал своими открытиями, изложено, получается, Лукьяновым!

Был буквально шок. Что года полтора работы — псу под хвост, это ладно. Просто будто смысл вынули из жизни, выбили, как табурет из-под ног...

Пришёл домой. Внутри паскудно — хуже некуда. Делиться своими проблемами не привык, потому просто сел перед телеком и стал тупо смотреть что-то никчемушное. Наташка (жена) удивилась: «Устал?» Говорю: «Не трогай меня, ладно?» «Ладно...» — и ушла на кухню. Потом уже за ужином: «Расскажи?» «Да это несложно, — говорю. — А только помочь тут никто не сможет...» Рассказал.

Ташка спрашивает: «Дай полистаю книгу?» Полистала... «Юр, но ведь здесь не перевод? Это просто изложение философии, с кусочками подстрочника. Он же не поэт?» Говорю: «Разве дело в словах, рифмах или ритмике? Там изложены ВСЕ идеи, вокруг которых всё строилось у меня! Я могу делать лучше по форме, но если наполняю эту форму не открытым мною, а неким известным до меня содержанием, да еще и закопирайченым, — табу, нельзя...»

«Знаешь, — говорит, — ложись спать? А утром будет видно.»

«Точно, — говорю. — Пшёл я спать...»

И пошёл.

А наутро... начался путч: «Лебединое озеро», со всеми вытекающими.

Я этими вещами обычно не сильно озабочивался (если не могу влиять — какой резон переживать, волноваться?), потому просто листал, как обычно, газеты, болтали в курилке, обсуждая... А про себя думал: «Одно к одному: мало, что перевод накрылся, так ещё и страну родимую вспять на уши ставят %)»...

Так прошла неделя, что ли, за какую с путчем разобрались и виновных выяснять начали. (В перевод я почти на заглядывал.) И вдруг: «...Главным идеологом путча являлся Анатолий Лукьянов...» Тут-то у меня в голове всё (т. е. «путч» в моей голове с ДДЦ и путч в стране, причем идеологами и того, и другого были... :) и сомкнулось. И пошёл я опять переводить.

Конец сказки. :)

  На главную страницу сайта